Культурология. XX век. Энциклопедия.1998.
Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века..В.В.Бычков.2003.
Большой толковый словарь по культурологии..Кононенко Б.И..2003.
Смотреть больше слов в «Энциклопедии культурологии»
(Deleuze) Жиль (1926-1995) Французский философ и эстетик-постфрейдист, оказавший существенное влияние на формирование эстетики постмодернизма. Был профессором Университета Париж-VII. Создатель методов эстетического шизоанализа и ризоматики искусства. «Дезанализ», или «школа шизофрении» отвергает основные понятия структурного психоанализа Ж. Лакана — структура, символическое, означаемое, утверждая, что бессознательное и язык в принципе не могут ничего означать. Бессознательная машинная реализация желаний, являющаяся квинтэссенцией жизнедеятельности индивида, принципиально противопоставляется «эдипизированной» концепции бессознательного 3. Фрейда и Ж. Лакана. Эдипов комплекс отвергается как иделистический, спровоцировавший подмену сущности бессознательного его символическим изображением и выражением в мифах, снах, трагедиях — «античном театре». Бессознательное же — не театр, а завод, производящий желания. Эдиповский путь ошибочен именно потому, что блокирует производительные силы бессознательного, ограничивает их семейным театром теней, тогда как шизоанализ призван освободить революционные силы желания и направить их на освоение широкого социально-исторического контекста, обнимающего континенты, расы, культуры. Бессознательное не фигуративно и не структурно, оно машинно. Либидо — воплощение энергии желающих машин, результат машинных желаний. Критикуя пансексуализм 3. Фрейда, Д. не посягает на его несущие опоры — либидо и сексуальные пульсации. Им сохраняется противопоставление Эрос — Танатос. Однако оно усложняется, обрастая новыми значениями: Эрос, либидо, шизо, машина — Танатос, паранойя, «тело без органов». Если работающие «машины-органы» производят желания, вдохновленные шизофреническим инстинктом жизни, то параноидальный инстинкт смерти влечет к остановке машины, возникновению т. н. «тела без органов». Его художественным аналогом может служить отстраненное восприятие собственного тела как отчужденной вещи, не-организма у А. Арто, Ж.-П. Сартра, А. Камю. Именно «тело без органов» — источник алогизма, абсурда, разрыва между словом и действием, пространством и временем в пьесах С. Беккета. «Тело без органов» образует застывшие сгустки антипроизводства в механизме общественного производства. К ним относятся земля, деспотии, капитал, соответствующие таким стадиям общественного развития, как дикость, варварство, цивилизация. И если капитал — инертное «тело без органов» капитализма, то работающие машины-органы позвякивают на нем, как медали, они подобны вшам в львиной гриве. Так осуществляется чарующее волшебное притяжение-отталкивание между пассивной и активной частями желающей машины. Это противоречие снимается на уровне субъекта, или машины-холостяка — вечного странника, кочующего по «телу без органов», возбуждающего, активизирующего его, но не вступающего с ним в брак. Литературное воплощение машины-холостяка — машина в «Процессе» Кафки, «сверхсамцы» По и Жарри, ее живописные аналоги — «Мария, обнажаемая холостяками» Дюшана, «Ева будущего» Вилье, персонажи А. Волфли и Р. Ги. Их бессознательный, машинный эротизм замыкает цикл желающей машины, соединяя в одну цепь ее составляющие — «машины-органы», «тело без органов» и субъекта. Знаки не имеют значений, не являются означающими, их единственная роль — производить желания. Знаковый код — скорее жаргон, чем язык, он открыт, многозначен. Знаки же случайны, так как оторвались от своей основы — «тела без органов». Структуру бессознательного образуют безумие, галлюцинации и фантазмы. Безумие, связанное с мышлением, и галлюцинации, сопряженные со зрением и слухом, позволяют прорвать собственную оболочку, но они вторичны по отношению к фантазму, чей источник — в чувствах (субъект чувствует, что становится женщиной, Богом и т. д.). Поэтому производство желания может произойти только через фантазм. Подлинным агентом желания, творцом жизни оказывается тот, в ком сильнее импульс бессознательного — ребенок, дикарь, ясновидящий, революционер. Высшим синтезом бессознательных желаний выступает художник. Важнейший элемент художественного континуума — графичность. Свое понимание графических систем Д. соединяет с некоторыми положениями географической школы Ш. Монтескье. Сочетание графики и географии порождает эстетический метод географики, чья сущность состоит в объяснении структуры искусства геополитическими особенностями его бытования. Д. предлагает следующую периодизацию искусства: искусство территориальное и искусство имперское. Территориальное искусство — это царство графики. Его наиболее чистая форма — татуировка, «графика на теле». Татуировки и танцы дикарей — графические коды географических особенностей, чей ключ — жестокость. Знаковые системы территориальных искусств основаны на ритмах, а не на формах; зигзагах, а не линиях; производстве, а не выражении; артефактах, а не идеях. В имперских искусствах жестокость сменяется террором. Это система письменных изображений, основанных на «кровосмешении» графики и голоса, означающего и означаемого. Начало новой имперской графике положила замена «графики на теле» надписями на камнях, монетах, бумаге. В наши дни наступает новый период в развитии искусства. Географика сменяется его картографией, возникает «культура корневища», методологией постмодернистской эстетики становится ризоматика. Основой постмодернизма в науке, философии, искустве являются единицы возникающего из хаоса порядка — «хаосмы», приобретающие форму научных принципов, философских понятий, художественных аффектов. Только современные тенденции эстетизации философии дают ей шанс на выживание в конфронтации с более сильными конкурентами — физикой, биологией, информатикой. Эстетика и естественные науки обладают несравненно большим революционным потенциалом, «шизофреническим зарядом», чем философия, идеология, политика. Их преимущество — в экспериментальном характере, новаторстве свободного поиска. Д. противопоставляет «революционный» постмодернизм «реакционному» модернизму. Свидетельством того, что модернизм превратился в «ядовитый цветок», является, во-первых, «грязное» параноидальное применение искусства, в результате которого даже абстрактная живопись превращается из свободного процесса в невротическую цель. Во-вторых, о художественной капитуляции модернизма свидетельствует его коммерциализация. В отличие от модернизма, искусство постмодерна — это поток, письмо на надувных, электронных, газообразных поддержках, которое кажется слишком трудным и интеллектуальным интеллектуалам, но доступно дебилам, неграмотным, шизофреникам, сливающимся со всем, что течет без цели. Образуя автономные эстетические ансамбли, постмодернистское искусство, как и постнеклассическая наука, «вытекает» из капиталистической системы. Два беглеца — искусство и наука — оставляют за собой следы, позитивные, творческие линии бегства, указывающие путь глобального освобождения. Именно на искусство и науку Д. возлагает все надежды, видя в их творческом потенциале возможности «тотальной шизофренизации» жизни. Ряд работ Д. написан в соавторстве с философом и врачом-психоаналитиком Ф. Гваттари. Осн. соч.: Nietzsche et la philosophie. P., 1962; Difference et repetition. P., 1969; Proust et les signes. P., 1979; Cinema. 1. L'image-mouvement. P., 1983; Cinema. 2. Limage-temps. P., 1985; Deleuze G., Guattari F. Capitalisme et Schizophrenie. T. I. L'Anti-Oeudipe. P., 1972; Rhizome. Introduction. P., 1976; Mille plateaux. P., 1980; Qu'est-ce que la philosophie? P., 1991. H. M.... смотреть
ДЕЛЁЗ (Deleuze) Жиль (р. 1926) — фр. философ, историк философии. Проф. Ун-та Париж-VII. Д. стремится к логической разработке опыта интенсивного фил... смотреть
(1925-1995) франц. философ. С 1944 по 1948 изучал философию в Сорбонне. По окончании обучения преподавал в различных лицеях, затем в ун-те Лиона и в Сорбонне. В 1969-87 проф. в ун-те Париж-VIII. Мышление Д., как и многих других философов его поколения, в значительной мере было определено событиями мая 1968 года и связанной с этими событиями проблематикой власти и сексуальной революции. Фрейд в его интерпретации Лаканом, Маркс в его прочтении Альтюссером, Ницше в его истолковании Батаем таков интеллектуальный круг, в котором начинается философствование Д. Специфика мышления Д. по сравнению с такими его единомышленниками, как Фуко, Лиотар и Деррида, состоит прежде всего в выдвижении на первый план эмфатического понятия жизни. Задача философствования, по Д., заключается прежде всего в нахождении адекватных понятийных средств для выражения подвижности и силового многообразия жизни (см. его совместную с Гваттари работу *Что такое философия?* Quest се que la Philosophie? 1991). Изучение истории философии, носившее во французской системе образования 50-х годов обязательный характер, сводилось к изучению классиков от античности до Гегеля, Гуссерля и Хайдеггера. Этой схеме Д. противопоставляет нетрадиционную историю философии, ведущую от Лукреция к Спинозе, Юму и Бергсону. Его ученическое сочинение *Эмпиризм и субъективность* (1952) посвящено разбору философской значимости Юма. Первым самостоятельным трудом Д. было исследование философии Ницше (Nietzsche et la Philosophie, 1962), в котором Д. развивает свое понимание философской критики. Критика это постоянно порождающее дифференциацию повторение мышления другого. Критика, таким образом, направлена против диалектики как формы снятия отрицания в тождестве (отрицания отрицания). Отрицание не снимается, как то полагает диалектика, мышление, развить которое, в противовес диалектике как *мышлению тождества*, стремится Д., есть мышление, которое всегда содержит в себе различие, дифференцию. Опираясь на Ницше, Д. определяет свой проект как *генеалогию*, т.е. как лишенное *начал* и *истоков* мышление *посредине*, как постоянный процесс переоценки и утверждения отрицания, как *плюралистическую интерпретацию*. При этом переоценке подвергается и сам Ницше: ницшевское обращение к *воле к власти* Д. толкует как *генетический и дифференцирующий момент силы*, как внутренне присущий воле принцип, который осуществляет отбор, отрицает отрицание, утверждает случай и производит многообразие. В этом моменте Д. усматривает активный принцип, к которому в дальнейшей работе он присоединит другие бессознательное, желание и аффект. Он понимает эти принципы как неосознаваемые и неотделимые от протекающих в субъективности процессов величины, с помощью которых Д. разрабатывает философию утверждения исполненных мощи жизненных сил и неперсонального становления, в котором индивид освобождается от насилия субъективации. В этой связи последующие книги Д. от *Бергсонизма* (1966) до *Логики смысла*(1969) могут быть истолкованы как различные варианты изложения выработанной благодаря Спинозе этической позиции (см.: *Спиноза и проблема выражения*, 1968), которую Д. обозначает как *аффирмативный модус экзистенции*. К данному модусу относится и развиваемая Д. концепция предшествующего субъекту *поля неопределенности*, в котором разворачиваются доиндивидуальные и имперсональные сингулярности, или события, вступающие между собой в отношения повторения и дифференции, образующие серии и дифференцирующиеся далее в ходе последующего гетерогенеза. Над этим полем, как некое облако, *парит* принцип, который Д. определяет, опираясь на Канта, как *чистый порядок времени*, или, опираясь на Фрейда, как *влечение к смерти* . Соответствовать этому доиндивидуальному полю индивид может лишь благодаря *противоосуществлению*, а значит, лишь производя над уровнем этого поля второй, языковой уровень, на котором каждое предшествовавшее событие приводится к выражению, т.е. подвергается ограничению. Согласно концепции, выдвинутой в *ПОВТОРЕНИИ И РАЗЛИЧИИ* (Difference et repetition, 1968) и развитой в *ЛОГИКЕ СМЫСЛА* (Logique du sens, 1969), все жизнеконституирующие процессы суть процессы дифференциации, ведущей к многообразию. Повторение, заявляет Д. явным образом в полемике с психоанализом, неизбежно, ибо оно конститутивно для жизни: процессы повторения разворачиваются во всяком живом существе по ту сторону сознания; это процессы *пассивного синтеза*, образующие *микроединства* и задающие образцы привычек и памяти. Они конституируют бессознательное как *итеративное* и дифференцирующее, или, согласно более позднему выражению Д., как *свору и стадо*. Мы повторяем не потому, что вытесняем, а вытесняем потому, что повторяем*, заявляет Д. в противовес Фрейду. Единственной этической позицией, способной удержать от впадения в Ressentiment, остается выбор в пользу утверждения этого процессуального многообразия, т.е. его повторение. Этический императив Д. гласит поэтому: *То, что ты хочешь, в тебе хочется потому, что ты в нем хочешь вечного возвращения*. Утверждение, аффирмация означает при этом не простое повторение, а процесс возгонки, в котором высвобождается интенсивность n-ной степени и осуществляется отбор среди имперсональных аффектов. В качестве стратегий *противоосуществления* Д. исследует целый ряд литературных произведений : *В поисках утраченного времени* Пруста, *Алису в стране чудес* Льюиса Кэррола, романы Кафки и Захер-Мазоха. В этих произведениях с помощью определенных текстовых процедур происходит десубъективация автора и тем самым высвобождение процессов имперсонального становления, в них инсценируется *Man-становление* самого себя. В работе о Прусте (Ргоuste et les signes, 1964) Д. называет этот процесс гетерогенезом: многообразные знаковые ряды и знаковые миры посредством *трансверсальной машинерии* становятся открытой самовоспроизводящейся системой, самостоятельно творящей свои собственные различия. В *Логике смысла* Д. вместе с Л. Кэрролом создает парадоксальную логику смыслопорождения из бессмысленности и философию становления как чистого существования поверхности (примером такового, наряду с фигурой кэрроловской Алисы, служит, по Д., философия стоиков). В исследовании о Захер-Мазохе (*Sacher-Masoch et le masochisme*, 1967) также описывается процесс становления: мазохиста, как он представлен в романах Захер-Мазоха, следует понимать не как фигуру, подчиненную садисту, а как существо, которое благодаря изгнанию *супер-эго* в процессах избиения и порки освобождается от оков субъективности и пола. В кн. о Кафке (*Pour une litterature mineure*, 1974, совместно с Гваттари) австрийский писатель прочитывается не как *мыслитель закона*, а как *машинист письма*, который посредством введения в повествование желания, производит бесконечные процессы синтаксических сдвигов, тем самым ускользая от фиксации значения и освобождаясь от власти означаемого. Письмо Кафки равным образом понимается как процесс становления, в котором Кафка деперсонифицируется в *К-функцию*, превращающую его романы в нескончаемое разрастание и, соответственно, в машины, производящие собственные эффекты. Наиболее эксплицитную формулировку того, что есть становление, дает написанная совместно с Гваттари работа *ТЫСЯЧА ПОВЕРХНОСТЕЙ. КАПИТАЛИЗМ И ШИЗОФРЕНИЯ. II.* (Mille Plateaux. Capitalisme et schizophrenic, 1980). Здесь невидимое и не доступное восприятию становление описывается как последовательное прохождение различных стадий становления женщиной, животным, частичным объектом, безличным Man. Прустовские поиски утраченного времени оказываются не чем иным, как инсценированием становления плетущего паутину паука, кафкианс-кие трансформации генерализацией становления жуком, *Моби Дик* Германа Мелвилла становлением китом, *Волны* Вирджинии Вульф становлением волной и т.д. Непревзойденным мастером стиля Д. считает Сэмюеля Беккета, ибо у него язык, так же, как у Кафки, поставлен на службу всеобщего уменьшения, становления малым, язык здесь постоянно порождает обрывы в речи, заикание. Таких писателей как Скотт Фицджеральд, Джек Керуак или Генри Миллер Д. ценит за их близость *номадическим* текстовым стратегиям, в которых иерархические структуры текста преобразуются в рядоположенные, освобождая тем самым событие в его бестелесности и идеальности. Своего рода маркером данного хода мысли стал *АНТИ-ЭДИП. КАПИТАЛИЗМ И ШИЗОФРЕНИЯ* (L&Anti-Oediре. Capitalisme et Schizophrenie, 1972), первый текст Д., написанный вместе с Ф.Гваттари. Его неакадемическая интонация, а также предмет, раздвигавший границы философии (включая в ее область психоанализ, социологию и этнологию), были непосредственным отражением умонастроения мая 1968 года. Параллельный анализ капитализма и шизофрении служит полемике, ведущейся одновременно с определенной Фрейдом психологией и определенной Марксом социологией. В противовес обеим претендующим на господство теориям авторы вычленяют особую область феноменов, характеризующихся такими чертами, как управляемость желанием, продуктивность и *детерриториализация*. Благодаря этим своим чертам данные феномены наделены способностью разрывать косные взаимосвязи и сцепления как индивидуального, так и социального бытия. Так, в шизофрении заложен потенциал разрыва эдипова комплекса, неправомерно фиксирующего бессознательное на воображаемых родителях; равным образом порождаемые капитализмом маргиналы несут в себе потенциал новой индивидуальности и новой дикости. Оба процесса и капитализм, и шизофрения производят продуктивное индивидуальное и общественное бессознательное, в силу чего на место фрейдовского мифического театра и его системы репрезентаций должна встать *фабрика реального*. Даже со стороны своей формы текст понимается его авторами как непосредственное участие в запуске *машин желания*: описания потоков, надрезов, выемок, изъятий и настаивание на продуктивном характере бессознательного приобретают в книге ритуальный характер. Вторая часть *Капитализма и шизофрении* *Тысяча поверхностей* радикализирует подход *Анти-Эдипа* тем, что *геологизирует* метафорику. В этом компендиуме изложение разворачивается как подвижная комбинация пластов и сдвигов, при которой различные научные дискурсы лингвистика, биология, политическая экономия и психоанализ подвергаются испытанию на предмет их способности к становлению и вмещению многообразия. Сами же авторы выступают скорее как картографы, мысль которых подобна линии, проводимой поперек слоев. Не случайно последующие работы Д. выходят за пределы *чистой* философии, обращаясь к искусству: две его книги (L&image mouvement, 1983; L&image temps, 1985) посвящены кино, а еще одна (Fransis Bacon: Logique de la sensation, 1981) живописи. Михаэла Отт (Берлин) (совместно с Ф. Гваттари) Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип. М., 1990; Представление Захер-Мазоха (Холодное и жестокое) // Л.фон Захер-Мазох. Венера в мехах. М.,1992; Платон и симулякр // Новое литературное обозрение. М., 1993, № 5; Логика смысла. М., 1995; Ницше. СПб., 1997; Фуко. М., 1998. Подорога В.А. Белая стена черная дыра: понятие лицевости (visageite) у Ж.Делёза и Ф.Гваттари // Он же. Феноменология тела. М.,1995.... смотреть
(1925-1995) французский философ и социальный мыслитель. Изучал философию в Сорбонне (1944-1948). Профессор в университете Париж-VIII (1969-1987). Покончил жизнь самоубийством. Основные работы: *Эмпиризм и субъективность* (1952), *Ницше и философия* (1962), *Пруст и знаки* (1964), *Бергсонизм* (1966), *Захер-Мазох и мазохизм* (1967), *Спиноза и проблема выражения* (1968), *Различение и повторение* (1968), *Логика смысла* (1969), *Кино-1* (1983), *Фрэнсис Бэкон: логика чувства* (1981), *Кино-2* (1985), *Фуко* (1986), *Складка: Лейбниц и барокко* (1988), *Критика и клиника* (1993) и др.; совместно с Гваттари двухтомник *Капитализм и шизофрения*: том первый *Анти-Эдип* (1972), том второй *Тысячи Плато* (1980); *Кафка* (1974), *Что такое философия?* (1991). В основе философского творчества Д. лежит, с одной стороны, обращение к классической философии от стоицизма до И. Канта, а с другой использование принципов литературно-философского авангарда и леворадикальных политических течений 1960-х. (Последняя книга Д. должна была называться *Величие Маркса*.) Философия Д. представляет собой основную альтернативу другому варианту постструктурализма *деконструкции* Деррида . В отличие от последнего, Д. уделяет гораздо меньше внимания лингвистике и вводит понятие доиндивидуальных *номадических сингулярностей* (кочующих единичностей), которые призваны заменить как классические теории субъекта, так и структуралистские теории, связанные с анализом означающего. Подробно изучая историю философии, Д. стремится найти философов, противостоящих основной линии метафизики от Платона до Г. Гегеля. Это у Д. Лукреций, Д. Юм, Б. Спиноза, Ф. Ницше и А. Бергсон, которые закладывают основы критики господствующих в западной философии теорий репрезентации и субъекта. Они у Д. как представляющие *номадическое мышление* противостоят *государственной философии*, которая объединяет репрезентационные теории западной метафизики. По убеждению Д., *то, что явно присутствовало у Канта, присутствует и у Гуссерля: неспособность их философии порвать с формой общезначимого смысла. Какая судьба уготована такой философии, которая полностью отдает себе отчет, что не отвечала бы своему названию, если, хотя бы условно, не порывала с конкретными содержаниями и модальностями doxa /мнения. А.Г./, но тем не менее продолжает говорить о сущностях (то есть, формах) и с легкостью возводит в ранг трансцендентального простой эмпирический опыт в образе мысли, объявленной *врожденной*?.. Ошибкой, которая крылась во всех попытках понять трансцендентальное как сознание, было то, что в них трансцендентальное мыслилось по образу и подобию того, что оно призвано было обосновать. В этом случае мы либо получаем уже готовым и в *первичном* смысле принадлежащим конститутивному сознанию все, что пытаемся породить с помощью трансцендентального метода, либо, вслед за Кантом, мы оставляем в стороне генезис и полагание, ограничившись только сферой трансцендентальных условий... Считается, что определение трансцендентального как изначального сознания оправдано, поскольку условия реального объекта знания должны быть теми же, что и условия знания; без этого допущения трансцендентальная философия... была бы вынуждена установить для объектов автономные условия, воскрешая тем самым Сущности и божественное Бытие старой метафизики... Но такое требование, по-видимому, вообще незаконно. Если и есть что-то общее у метафизики и трансцендентальной философии, так это альтернатива, перед которой нас ставит каждая из них: либо недифференцированное основание, безосновность, бесформенное небытие, бездна без различий и свойств либо в высшей степени индивидуализированное Бытие и чрезвычайно персонализированная форма...*. По версии Д. (*Ницше и философия*), интеллектуальная критика являет собой постоянное генерирующее дифференциацию повторение мышления другого. Критика *по определению* противопоставляется им диалектике как форме снятия отрицания в тождестве. Настоящее мышление всегда содержит в себе различие. Характеризуя собственное философское ученичество в процессе обретения официального философского образования, по Д., *бюрократии чистого разума*, находящегося *в тени деспота*, т.е. государства, Д. писал: *В то время меня не покидало ощущение, что история философии это некий вид извращенного совокупления или, что то же самое, непорочного зачатия. И тогда я вообразил себя подходящим к автору сзади и дарующим ему ребенка, но так, чтобы это был именно его ребенок, который при том оказался бы еще и чудовищем*. Смысл философствования, согласно Д., свободное конструирование и дальнейшее оперирование понятиями (не теми, что *пред-даны*, *пред-существуют* и предполагают собственное постижение посредством рефлексии), а понятиями, обозначающими то, что еще не вошло для человека в объектный строй мироздания (чего еще нет *на самом деле*), но уже могущее являть собой фрагмент проблемного поля философского творчества. Именно в этом случае философ, по Д., выступает *врачом цивилизации*: он *не изобрел болезнь, он, однако, разъединил симптомы, до сих пор соединенные, сгруппировал симптомы, до сих пор разъединенные, короче, составил какую-то глубоко оригинальную клиническую картину*. Сутью философии, по мысли Д., и выступает нетрадиционное, иногда *террористическое*, расчленение образов вещей и явлений, доселе трактовавшихся концептуально целостными, наряду с изобретательством разноаспектных образов и смыслов вещей и явлений, даже еще не ставших объектами для человека. Главное в философском творчестве, с точки зрения Д., нахождение понятийных средств, адекватно выражающих силовое многообразие и подвижность жизни. По мнению Д., смыслы порождаются и порождаются Событием. Стратегию же философского преодления парадигм трансцендентализма и феноменологии Д. усматривал в сфере языка как, в первую очередь, носителя выражения. Как полагал Д., *логика мысли не есть уравновешенная рациональная система. Логика мысли подобна порывам ветра, что толкают тебя в спину. Думаешь, что ты еще в порту, а оказывается давно уже в открытом море, как говорил Лейбниц*. С точки зрения Д., *о характере любой философии свидетельствует, прежде всего, присущий ей особый способ расчленения сущего и понятия*. Теория *номадических сингулярностей*, предлагаемая Д. уже в *Логике смысла*, была направлена против классической субъектно-репрезентативной схемы метафизики. Используя идеи стоицизма, анализируя тексты Кэррола, Арто и историю западной метафизики, Д. указывает, что последняя стремится свести свободное движение доиндивидуальных и безличностных единичностей к идеям Субъекта, Бога, Бытия, формирующих неизменные субстанциальные структуры. В силу этого, единичности оказываются ограниченными рамками индивидуальных и личностных *полей*, которые накладывают отпечаток психологизма и антропологизма на производство смысла. Д. обвиняет трансцендентальную философию от Канта до Гуссерля в неспособности уйти от антропоморфных схем при описании процесса возникновения смысла. Последний не обладает характеристиками универсального, личностного, индивидуального и общего, а является результатом действия *номадических сингулярностей*, для характеристики которых наиболее подходит понятие *воли к власти* Ницше. *Воля к власти* (как нерепрезентируемая свободная и неограниченная энергия дионисийского начала) противостоит жесткой репрезентационной структуре субъекта. Обращение Ницше к *воле к власти* Д. характеризует как *генетический и дифференцирующий момент силы*, как такой присущий воле прицип, который и реализует отбор, отрицает отрицание, утверждает случай, продуцирует многообразие. В дальнейшем Д. дополнит этот ряд такими началами, как бессознательное, аффект, желание и др. Именно в контексте их осуществления, по версии Д., осуществимо неперсональное становление, в границах которого человек освобождается от насилия субъективации. Д. фиксирует то, что субъекту предшествует *поле неопределенности*, в рамках которого развертываются доиндивидуальные и имперсональные сингулярности-события, вступающие между собой в отношения повторения и дифференции, формирующие соответствующие серии и продолжающие дифференцировать в ходе дальнейшего гетерогенеза. Собственный же философский проект Д. также определял как *генеалогию*, как мышление *посередине* без истоков и начал, как акцентированно *плюралистическую интерпретацию*. По мнению Д., повторение суть основание всех жизнеконституирующих процессов, которые являются ничем иным как дифференциацией, порождающей многообразие. Процедуры повторения, по Д., осуществляются в любом живом существе по ту сторону сознания; они процессы *пассивного синтеза*, конституирующие *микроединства* и обусловливающие шаблоны привычек и памяти. В противовес З. Фрейду , Д. констатирует, что повторение не есть результат вытеснения, а, напротив, мы *вытесняем потому, что повторяем*. Вводя понятие *аффирмативного модуса экзистенции*, Д. подчеркивает: *То, чего ты желаешь, в тебе желается потому, что ты в нем желаешь вечного возвращения*. *Аффирмация* в данном контексте не сводима к разовому повторению, а выступает как перманентное высвобождение интенсивности значимых степеней. Таким образом, стремясь освободить единичности от любых концептуализаций, предлагаемых классической философией, Д. описывает их в духе апофатической теологии, как лишенные всех характеристик, накладываемых бинарными понятиями метафизики, таких как *общее индивидуальное*, *трансцендентальное эмпирическое* и т.д. В топологии Д., которая распределяет понятия между *бездной* эмпиризма и *небесами* рационализма, единичности занимают промежуточное место на поверхности, что позволяет им избегать детерминации как со стороны идей, так и со стороны тел. В то же время, говоря об опасности коллапса языка в шизофреническую *бездну* тел, Д. подчеркивает привилегированность тел в формировании смысла перед сферой нематериальных идей. Таким образом, хаос шизофренической *бездны* тел призван противостоять параноидальному единству сферы идей. Эта оппозиция, являющаяся фундаментальной для всего его творчества, получает развитие в двухтомнике *Капитализм и шизофрения*, в котором философия Д. приобретает характер социально-политической критики. Д. распределяет все понятия культуры между двумя полюсами шизофренией и паранойей, которые образуют два противостоящих способа мышления, причем первый рассматривается как однозначно позитивный, а второй, соответственно, воплощает в себе все негативные черты культуры. Подобная трактовка шизофрении воплощает в себе идеал революционной борьбы левоанархических течений 1960-1970-х. Понятия *машин желания* и производства противопоставляются теориям субъекта и репрезентации как воспроизводства. По Д., в современной культуре свободные потоки единичностей, производимые *машинами желания*, постоянно оказываются структурированными и ограниченными, *территориализированными* в рамках поля субъекта. Задачей *шизоанализа* является *детерриториализация* потоков сингулярностей и освобождение их из под власти *государственного мышления* метафизики субъекта. *Государственная философия* основана на понятиях паранойи, идентичности, сходства, истины, справедливости и отрицания, которые позволяют иерархически структурировать внутренние области репрезентационного мышления субъект, понятие, объект. Задача подобного мышления установить сходство, симметрию между этими тремя областями и четко разграничить их с помощью негации от всего, что привносит инаковость и различие. Репрезентативной модели государственной философии Д. противопоставляет *номадическое мышление*, которое основано на шизофрении, различии, а не идентичности и существует во *внешности*, противостоящей *внутренности* этих трех структурированных областей. *Номадическое мышление* стремится сохранить различие и разнородность понятий там, где *государственное мышление* выстраивает иерархию и сводит все к единому центру-субъекту. Понятие, освобожденное от структуры репрезентации, представляет собой точку воздействия различных сил, которые противопоставляются Д. власти. Последняя является продуктом репрезентации и направлена на создание иерархии, в то время как свободная игра сил разрушает любой централизованный порядок. Сила философствующего мыслителя, по мнению Д., состоит в сопротивлении власти во всех ее ипостасях и проявлениях, власти как таковой: *отношения сил важно дополнить отношением к себе, позволяющим нам сопротивляться, уклоняться, поворачивать жизнь и смерть против власти. По мысли Фуко, именно это было придумано греками. Речь не идет уже об определенных, как в знании, формах, ни о принудительных правилах власти: речь идет о правилах произвольных, порождающих существование как произведение искусства, правилах этических и эстетических, составляющих манеру существования или стиль жизни (в их число входит даже самоубийство)*. Понятия *номадического мышления* не являются негативными, а призваны выполнять функцию позитивного утверждения в противовес нигилистической негативности государственной теории репрезентации. Понятие, согласно Д., не должно соотноситься ни с субъектом, ни с объектом, т.к. оно представляет собой совокупность обстоятельств, вектор взаимодействия сил. Рассматривая противостояние двух видов мышления на уровне топологии, Д. указывает, что пространство номадических потоков представляет собой гладкую поверхность с возможностью движения в различных направлениях, означающей наличие множества вариантов развития. В свою очередь, пространство государственного мышления является неровным, с четко выраженным рельефом, который ограничивает движение и задает единый путь для потоков желания. Согласно Д., *в этом и состоит фундаментальная проблема: *кто говорит в философии?* или: что такое *субъект* философского дискурса?*. Ср. с мыслями Д. о субъективации: она для него *это порождение модусов существования или стилей жизни... Несомненно, как только порождается субъективность, как только она становится *модусом*, возникает необходимость в большой осторожности при обращении с этим словом. Фуко говорит: *искусство быть самим собой, которое будет полной противоположностью самого себя...* Если и есть субъект, то это субъект без личности. Субъективация как процесс это индивидуация, личная или коллективная, сводимая к одному или нескольким. Следовательно, существует много типов индивидуации. Существуют индивидуации типа *субъект* (это ты... это я...), но существуют также индивидуации типа события, без субъекта: ветер, атмосфера, время суток, сражение...*. Д. был абсолютно убежден в том, что нет и не может быть *никакого возврата к *субъекту*, т.е. к инстанции, наделенной обязанностями, властью и знанием*. Термин *себя* у Д. интерпретируется в контексте слова *они* последние в его понимании выступают как некие гипостазированные (психические или ментальные) инстанции процедур субъективизации, как такие техники самовоспитания, которые люди примеряют к себе как маски. Принципиальная же множественность масок, по Д., атрибут процесса субъективации. (Реконструируя произведения М. Пруста, Л. Кэрролла, Ф. Кафки, В. Вульф, Г. Мелвилла, С. Беккета, Г . Миллера, Дж. Керуака и др., Д. отмечает, что в этих сочинениях посредством определенных текстовых процедур осуществляется десубъективация автора и сопряженное с ней высвобождение процессов имперсонального становления или *Man-становление* самого себя.) Обозначая эту трансформацию термином *гетерогенез*, Д. демонстрирует, каким именно образом (с помощью *трансверсальной машинерии*) многомерные знаковые миры превращаются в открытую, самовоспроизводящуюся систему, автономно творящую собственные различия. Кафка у Д. поэтому не *мыслитель закона*, а *машинист письма*: по Д., этот австрийский писатель сумел ввести желание в текстуру собственных повествований. В результате тиражируются бесконечные процессы синтаксических сдвигов, ускользающие от вяжущих фиксаций значения и, таким образом, эмансипирующиеся от тирании означаемого. В силу этого, Д. видит свою задачу в создании гладкого пространства мысли, которое и называется *шизоанализом* и отнюдь не ограничивается полем философии, а обнаруживает себя в направлениях литературы, искусства, музыки, стремящихся сойти с проторенных путей западной культуры. Шизоанализ направлен на высвобождение потоков желания из строя представляющего субъкта, целостность которого обеспечивается наличием тела, обладающего органами. Для этого Д. предлагает понятие *тела без органов*, воплощающее в себе идеал гладкого пространства мысли. Используя аппарат современного неофрейдизма, Д. критикует классический психоанализ, который рассматривается как один из основных институтов буржуазного общества, осуществляющих *территориаризацию* желания. Эдипов треугольник, по мнению Д., является еще одной попыткой редуцировать имперсональные потоки желания к жизни индивида или рода. Традиционные трактовки бессознательного заменяются своебразной шизоаналитической физикой, описывающей функционирование либидо в обществе. Здесь опять же используется противопоставление шизофренического и параноидального: *машины желания*, которых производят желание на микроуровне в виде молекулярных микромножеств, противостоят большим социальным агрегатам или молярным структурам на макроуровне, которые стремятся подавить сингулярности, направить их по определенным каналам и интегрировать в единства. Основной задачей шизоанализа является освобождение потоков желания из под власти параноидального структурирования. Революционные тенденции шизофрении Д. усматривает прежде всего в искусстве, которое осуществляется силами *больных*, разрушающих устоявшиеся структуры. (Ср. с пониманием Д. сути процедур историко-философских реконструкций. Будучи автором высокоэвристичных сочинений о Канте, Лейбнице, Спинозе и Бергсоне, Д. подчеркивал: *Концептуальный персонаж не есть представитель философа, скорее наоборот: философ всего лишь оболочка своего концептуального персонажа, как и всех других, которые суть ходатаи, подлинные субъекты его философии. Концептуальные персонажи суть *гетеронимы* философа, и имя философа всего лишь псевдоним его персонажей. Я есмь не *я*, но способность мысли видеть себя и развивать через план, что проходит сквозь меня во многих местах. Концептуальный персонаж не имеет ничего общего с абстрактной персонификацией, символом или аллегорией, ибо он живет, настаивает. Философ есть идиосинкразия его концептуальных персонажей*.) Очерчивая в таком контексте природу революционных трансформаций как таковых, Д. констатировал, что *любое общество... представлено всеми своими законами сразу юридическими, религиозными, политическими, экономическими, законами, регулирующими любовь и труд, деторождение и брак, рабство и свободу, жизнь и смерть. Но завоевание природы, без которого общество не может существовать, развивается постепенно от овладения одним источником энергии или объектом труда к овладению другим. Вот почему закон обладает силой еще до того, как известен объект его приложения, и даже при том, что этот объект, возможно, никогда не будет познан. Именно такое неравновесие делает возможными революции... Их возможность определена этим межсериальным зазором, зазором, провоцирующим перестройку экономического и политического целого в соответствии с положением дел в тех или иных областях технического прогресса. Следовательно, есть две ошибки, которые, по сути, представляют собой одно и то же: ошибка реформизма или технократии, которые нацелены на последовательную и частичную реорганизацию социальных отношений согласно ритму технических достижений; и ошибка тоталитаризма, стремящегося подчинить тотальному охвату все, что вообще поддается означению и познанию, согласно ритму того социального целого, что существует на данный момент. Вот почему технократ естественный друг диктатора... Революционность живет в зазоре, который отделяет технический прогресс от социального целого*. Леворадикальный постструктурализм Д., получивший признание в 1960-1970-х, сегодня во многом утратил свое влияние и значимость, в отличие от его работ, посвященных проблематике смысла. (*Возможно, придет день, когда нынешний век назовут веком Делеза* так Фуко охарактеризовал работы Д. *Различение и повторение* и *Логика смысла*.) также: Шизоанализ, Событие. А.А. Грицанов... смотреть
французский философ (р. Париж, 1925). Его работа «Ницше и философия» (1962) приводит к развитию понятия «различия» как «истинного начала философии». Совместно с Ф. Гваттари он определяет значимость желания и его революционность перед лицом всякого учреждения, в том числе и психоаналитического («Анти-Эдип», 1972, и «Millepleteaux», 1980). Им написаны также: «Критическая философия Канта» (1963), «Бергсонизм» (1966), «Спиноза и проблема выражения» (1968), «Различие и повторение» (1968), «Логика смысла» (1969).... смотреть